Украденные фрагменты моего дневника
Lesly 14 12 2004, вместо заглавия
вспоминаю вдруг слова одного знакомого: "Я так привык, что женщины меня не понимают, что давно уже не стремлюсь к этому. Меня интересует только тело".
Какое-то время я размышляю над этим... Ничего личного - просто впечатления от каталога эксклюзивных ювелирных изделий "для избранных".****
Саша Миллер:
Потом муж достает камеру, а я с томным сто¬ном распаковываю из шелковой бумаги новень¬кие бархатные туфельки. У них сверкающие каблуки-гвоздики и вычурный хлястик вокруг лодыжки. Внутри они выстланы серебристой кожей, с горделивым тавром производителя.
Я осторожно начинаю их обувать, бросив на песок одеяло. Я стараюсь, чтобы вездесущие пе¬счинки не попали на бархат. Я абсолютно голая. Усыпляюще шуршит вода. Муж безостановочно щелкает затвором камеры, со всех сторон. Он точно не может остановиться.
Первая туфля уже пробует ногу. Я надеваю вторую.
Потом берусь за каблуки и выгибаюсь.
Муж фотографирует. Будто норовит разорвать мое тело и сохранить в миллионах пикселей.
На спине, на боку. Я испытываю дикое пья¬нящее чувство свободы. Всякий раз, когда мир замирает вокруг моего обнаженного тела
***
Lesly 11 09 2004
Потом - муж достает фотоаппарат, а я распаковываю из шелковой бумаги новенькие бархатные туфельки.
У них металлические каблуки- гвоздики и широкий хлястик вокруг ноги. Внутри они выстланы серебристой кожей, которая выступает кантиком.
Я осторожно начинаю их обувать, полу-сидя на песке, чтобы светлые песчинки не попали на бархат.
Я абсолютно голая.
Муж безостановочно снимает.
Первая туфля уже на ноге. Я одеваю вторую.
Потом берусь за каблуки и выгибаюсь.
Переворачиваюсь на живот и болтаю ногами.
Когда я смотрю в сторону парня, лежащего неподалеку, правда, никогда еще не видела, чтобы у кого-то разорвало член от такого количества спермы, но это был как раз тот случай.
Он его держал в руках и пытался не дрочить.
Но просто не мог.
*****
Саша Миллер:
Он приезжает в пыльном черном джипе, я усаживаюсь на сиденье — рядом, он поворачива¬ет ко мне лицо... Его профиль, его полуулыбка, его волосы. Я вздрагиваю невольно, всегда вздрагиваю, потому что не могу отделаться от ощущения узнавания.
Его полуулыбка туманна, его быстрые движе¬ния, быстрый взгляд насквозь, тихие слова, ко¬торых я не слышу, потому что — тону... в голове простреливает одна лишь мысль: «Зачем я себя так долго останавливала, так долго лишала, так долго думала и кусала ногти?»
Мне, оказывается, даже просто сидеть с ним рядом безумно приятно. Мне просто уютно и комфортно. Он останавливает машину где-то в глухих рабочих тупиках.
*****
И он, как всегда, изумляет меня. Падает на колени, рыв¬ком раздвинув мне ноги, удерживая меня, стону¬щую, бьющуюся,— и до одури всасывает, целует, не отрываясь... Во мне словно разгорается по¬жар, поднимается от лодыжек, по бедрам, к жи¬воту. Меня выгибает дугой, колотит, как припа¬дочную, и кажется, я ору что-то матерное и одновременно — ласковое, инстинктивно пыта¬ясь высвободиться... Он отнимает кошачью, ух¬мыляющуюся физиономию, мокрую от моего сока, и, не давая опомниться, с рычаньем, на¬крывает своим телом...
Я сдаюсь. На милость победителя. Он откры¬вает глаза и долго смотрит на меня.
*****
Lesly 1 04 2006
Он приезжает, в большой черной машине, я сажусь на сиденье - рядом с водителем, он поворачивает ко мне лицо -…улыбка, ласковый быстрый взгляд пронзительно зеленых глаз, осторожное «Привет!»… Блесной в голове простреливает только одна мысль… Только одна. –Зачем? Почему я так долго всего этого себя лишала? Ради кого? Ради чего?
Ведь только факты говорят – сами за себя. Только события и факты. Только прямые доказательства…Того, что те, кому мы дороги, приходят, и говорят об этом. Потому что времени нет. Оно уходит. Уплывает сквозь пальцы…
Только те, кому мы нужны.
Мне, оказывается, так приятно сидеть с ним рядом. Мне просто уютно и комфортно. Совсем уже не так, как тогда, когда я стала его любовницей, и он не спрашивал, а я – не говорила- почему я такая – и злая, и страстная, то капризная, то отстраненная…
Приходила, уходила, кричала в трубку… Я… я просто любила… другого…
Он наклоняется ко мне, и меня как будто отбрасывает в осень.
В этот теплый октябрьский день, который не может согреть- меня, дрожащую, сидящую голышом на краешке постели, и его, который стоит надо мной, молча, и смотрит.
Мне так хочется встать, одеться и уйти.
Но он… падает на колени, рывком раздвинув мне ноги, сжав в сильных руках, удерживая меня, пытающуюся вырваться, отползти вглубь кровати, бьющуюся, дрожащую, всхлипывающую – и целует, целует, не отрываясь целует- между ножек…. И как будто разгорается огонь, поднимается во мне – по ногам, по животу, по коже, меня колотит, в его руках, я кричу что-то, по-прежнему инстинктивно пытаясь высвободиться. И поцелуи уже доставляют острую, невыносимую, почти болезненную сладость, и желание... Как будто несут меня наверх, к удовольствию…Я кончаю, и очень сильно теку, он отнимает довольное лицо, мокрое от моего сока, и ловко перехватывая меня руками, и не давая опомниться, сразу, сильно входит в меня – рыча, и накрывая меня своим телом. Такой сильный… Такой …безудержно меня жаждущий, пьющий, целующий…
Я сдаюсь.
Просто сдаюсь.
На милость победителя.
Он открывает глаза, и долго смотрит на меня- своими изумрудно –зелеными котячьими глазами. А потом осторожно целует. …но не отпускает.………
****
Саша Миллер:
Я — невероятная приспособленка, хамелеон. Ничего не изменишь, поздно. Если случится другой любовник — и я изменюсь, мимикрирую, подстроюсь. Что-то, конечно, останется — от меня, теперешней, славной и податливой. Но — крайне немного.
Потому что мне всегда кажется, что я люб¬лю... Люблю своих мужчин, как никогда... А по¬том мы прощаемся, и я верю, что никогда еще не любила. Все стирается во мне. Какие-то ин¬стинкты срабатывают, и я снова гибну, чтобы стать новой. Наверное, это оттого, что больше мне некого обожать...
Об этом лучше не надо. Табу.
Я — женщина для мужчины. Ничего личного.
***
Lesly 5 01 2005
***
Я - ужасная приспособленка. Я знаю это. Знаю, что поделаешь.
Ведь лучше такие вещи знать.
Будет другой мужчина - не ты, и я буду другая. Что-то конечно, останется - от меня, нынешней. Но - очень мало.
Протому что мне всегда кажется, что я люблю... Люблю своих мужчин, как никогда... А потом мы прощаемся, и я верю - что никогда еще не любила. Все стирается во мне. Какие-то инститнкты срабатывают, и я снова гибну, чтобы стать новой.
Я - женщина для мужчины.****
Саша Миллер:
Я медлительно складываю салфетку, собира¬юсь в уборную. С крайне ответственным видом я намерена прошествовать по красной дорожке и величественно спуститься на девять ступенек. Не торо¬пясь, поднимаюсь из-за столика, держу осанку, цокаю каблуками. Я спускаюсь ниже этажом. Как минимум, четверо мужчин в зале занимают¬ся со мной сексом. Включая саксофониста, ка¬жется, его инструмент икает.
Ниже — качаются дверцы с буквами «М» и «Ж», еще там общая комната с голубыми ракуш¬ками умывальников, розовым мылом и хромиро¬ванными штуковинами на самолетную тематику. Дверцы следом за мной покачиваются, словно смеются. Или вздрагивают в сонном ожидании. Такого спектакля они еще не видели...
Один взгляд назад, сквозь иллюминатор.
Ты спускаешься следом и, войдя, сразу же об¬хватываешь меня, и уже не отпускаешь. Я в этот момент — еще киваю себе в зеркале, склонясь над умывальником, и засекаю краешком созна¬ния твое искаженное нетерпением лицо...
Я пытаюсь затащить тебя в кабинку, но у тебя потеряны все ощущения, кроме желания. Ты одним движением освобождаешь мою грудь, сразу от всего, и, развернув меня, как мягкую куклу, усаживаешь на стойку. Ты так стремите¬лен, так внезапен и целуешь... в своей обычной звериной манере, грубо, нагло, покусывая... а руки уже ощупали соски и раздвигают мне ноги.
Я не успеваю ничего предпринять, даже вдохнуть воздуха, и чувствую, как рвутся колгот¬ки, петля ползет по бедру, по колену изнутри, крошечной серебряной змейкой, ее уже не ос¬тановить, но мне наплевать... поскольку все ор¬ганы чувств, все остатки серого вещества заня¬ты только тобой — горячим дыханием, слегка винным, слегка табачным, твоими жадными пальцами, которые отодвигают полоску труси¬ков... Затем я подпрыгиваю от толчка, ты зажимаешь мне рот и, тихонько прикусывая ухо, шепчешь: «Молчи, молчи, все уже, моя...», и придавливаешь меня членом, глубоко, без дви¬жения, а потом дико дерешь меня, иначе не ска¬зать, только так, в этом нет ничего милого и слащавого, и...
Я подвываю сквозь твою ладонь, прикусы¬вая, утыкаясь, и слезы застилают свет неона, и еложу головой по зеркалу сзади... Ты кривишь¬ся от шума, одним махом стаскиваешь меня вниз и несешь в кабинку. Ноги не держат, что-то падает, кажется, хромированная урна, здесь все, как в самолете... Я хватаюсь за стены, за ка¬фель и что-то неразборчиво бормочу, а ты не¬разборчиво отвечаешь. Языки заплетаются, а ты безудержно имеешь меня, как хочешь. А я знаю, что ты хочешь, и что ты будешь вытво¬рять все, что придет в голову.
Позже кто-то спускается и деликатно нас не замечает. Мы возвратимся наверх, где чинно попросим кофе с пирожным, завершим обед, слушая джаз, друг напротив друга. Я буду тро¬гать под столиком разорванные чулки, а ты — с ухмылкой наблюдать за мной...
Я ловлю себя на том, что слишком часто за¬стываю. Думаю о тебе. Ты украл меня...
***
Lesly 21 01 2005
Я собираюсь в туалет. По крайней мере – делаю вид. Неторопясь встаю из-за стола и направляюсь на первый этаж. Там – общие двери для М и Ж, и общий холл с умывальником, всякими никелированными деталями, на железнодорожную тематику.
Ты спускаешься следом и войдя, сразу же прижимаешь меня к себе. Я в этот момент – еще смотрю в зеркало, полу-наклонясь над стойкой с умывальником и успеваю увидеть там твое лицо, такое нетерпеливое и возбужденное.
Я пытаюсь затащить тебя в кабинку, но тебе, похоже, наплевать. Ты раcпаковываешь мою грудь от блузки – одним движением, и обернув меня к себе, усаживаешь на стойку. Это так быстро, и неожиданно, и твой поцелуй ... совсем не нежный, а грубый, наглый, и покусывающий, и твои руки, нетерпеливо ощупав мне соски, тут же раздвигают ноги. Ай,... я чувствую, как рвутся колготки, даже пикнуть не успела... Петля ползет по ноге серебристой струйкой, но я это только фиксирую – каким-то отдаленным участком мозга, потому что – все остальное заняли твои пальцы, твои руки, которые отодвигают полоску трусиков.... Когда я вздрагиваю от толчка, ты шепчешь хрипя: „Все, все...” и придавливаешь меня членом, глубоко, без движения, а потом дико дерешь меня, прямо здесь.
Я подвываю сквозь твою ладонь, возя головой по зеркалу сзади, на стене.
Потом, ты одним махом стаскиваешь меня оттуда и несешь в кабинку. Ноги не держат... Я цепляюсь за стенку и охаю, когда ты просто имеешь меня как хочешь. А я знаю, что ты хочешь, и что ты будешь вытворять, все что тебе вздумается.
Только я никогда не разрешаю тебе оставлять сперму.
Этого тебе нельзя.
Я – не твоя.
Мы возвратимся наверх, где чинно закончим обед, выпьем свой кофе, сидя в общем зале, друг напротив друга. Я буду неловко прятать ноги в разорванных чулках, а ты исподтишка наблюдать за этим .
....В действительности – этого никогда не было. Просто – очень хочется.
Потому я иногда прихожу в этот ресторан, сижу одна в общем зале, из котрого расходятся лучики кабинок, стилизованных под вагоны-ретро, думаю о тебе.
И обязательно спускаюсь в туалет.
*****
Саша Миллер:
...Я обниму тебя, заласкаю, зацелую, запущу тебе пальцы в шевелюру, а ногами обхвачу бед¬ра, ты будешь чувствовать — какая я ждущая, от¬крытая настежь и мокрая, и я не дам тебе спе¬шить, и будет клево во мраке, когда не видно ничего, кроме блесток в зрачках, и ты будешь выпивать мои губы, пока вместо меда не пойдет кровь, будешь закатывать глаза... А потом, я уже знаю, я уже жду, потому что это такой кайф — ко¬гда ты вламываешься глубоко, сразу, и меня на¬чинает трясти, я трясусь, как паралитик, и шеп¬чу, и кричу, обезумев, не в силах сдержаться, я только твоя, и должна это сказать, и тебя так не¬сет неотвратимо, несет опрокинуться, залить меня внутри. А я задыхаюсь, потому что не кон¬тролирую себя, там внутри что-то сжимается мощно, и меня неудержимо зовет что-то...
Позволить тебе это сделать.
Мы зарываемся друг в друга, это так классно — просто быть рядом, прижаться, затихнуть, ут¬кнувшись носом в твои ямки, я кажусь себе тогда маленькой-маленькой, испуганной, и мне так не хватает твоего тепла.
Lesly 28 02 2006
Обниму тебя, зацелую, нежно заласкаю, запущу тебе пальцы в волосы, а ногами обхвачу бедра, ты будешь чувствовавать членом- как я уже раскрылась, и мокренькая, но не будешь спешить- а будешь пить мои поцелуи, закрывать глаза, оттягивать тот момент, когда ты входишь глубоко, сразу, и я от тебя дрожу и шепчу тебе что-то... сумашедшее... потому что становлюсь твоя... как тебя тянет влить туда, а я чувстую, как во мне что-то сжимается, как будто обсасывая тебе член. Это такое сучье ощущение...тяжело так себя контролировать...очень хочется все тебе разрешить...
****
Саша Миллер:
Джим заводит меня в квартиру, за руку, как ребенка,— потому что дом старый, и на лестни¬це, и в длинном темном коридоре — сумрак, слупленные ступеньки и пороги в самых неожи¬данных местах. Телефон все время звонит, и я разговариваю, сидя в пальто и сапогах прямо на широченной кровати. Он стоит молча надо мной и смотрит.
Смотрит. Смотрит. Как удав. Безжизненно.
— Что случилось?
<...>
Я выключаю телефон. Стаскиваю сапог. Вто¬рой. Он берет их и уносит в коридор. Затем при¬седает напротив и начинает меня раздевать.
Я сбрасываю вещи, сидя, глядя на него снизу вверх, а он не притрагивается ко мне. Я к нему — тоже.
Встаю, стаскиваю с него толстовку. У него оливковая кожа, нежная и такая вкусная. И классная фигурка! Я завороженно глажу его ру¬ки, пресс, плечи. Сегодня он почему-то не свя¬зывает меня.
—Пойдем в душ? — Я иду, оставляя его в ком¬нате. Если честно, я немного побаиваюсь его ванную комнату. Она огромна. Но дело не только в этом.
Черная ванная. Черный кафель. Белый свет. Черная ниша душевой кабинки. Я прижимаюсь голая к холодному кафелю и смотрю, смотрю на него...
Он снимает с себя все. Включает воду, что-то делает на столике, спрашивает у меня про воду, ка¬жется. Я не улавливаю. Смотреть некуда — все вре¬мя вижу только его член. Не могу удержаться — трогаю рукой. Кажется, вода становится, нако¬нец, горячей... Я уже не могу следить и мыться то¬же — потому что он целует меня — неожиданно ти¬хо и бережно, а потом все активнее и напористее, мягко окунув пальцы мне в промежность. Я чув¬ствую, как он толчками пошел в меня, распирая все внутри,— как все там закричало от его напора. Меня вздергивает на цыпочки, он распластывает меня по стене, удар за ударом, и все пропадает — вода, время, телефоны, звонки, муж...
Меня больше нет.
Джим, мальчик мой. Почему тебе так не нра¬вится твое настоящее имя? Я хриплю, стонать уже не могу. Он рывком освободился от меня, я чуть не потеряла сознание. Потом случилось са¬мое необычное.
Он забрал меня на кровать. Такого еще не было. Кровать — вроде табу
***
Потом я плавала и струилась в вечернем свете...
****
Lesly 6 01 2006
Он заводит меня в квартиру, за руку, как ребенка – потому что дом старый, и на лестнице, и в длинном темном коридоре- сумрак, слупленные ступеньки и пороги в самых неожиданных местах. Телефон все время звонит, и я разговариваю, сидя в пальто и сапогах прямо на широченной кровати. Он стоит молча надо мной и смотрит.
Смотрит. Смотрит. Долго смотрит.
Я выключаю телефон. Стаскиваю сапог. Второй.
-Можно отнести твои сапожки? Он берет их, и уносит в коридор. Я обалдело смотрю вслед.
Он приседает напротив и начинает меня раздевать. Получается плохо. Встает.
Я сбрасываю вещи, сидя, глядя на него снизу вверх, а он боится ко мне притронуться. Я, к нему,– тоже.
-У тебя нет ощущения нереальности происходящего?
-Есть, и еще какое…
Я встаю, и стаскиваю с него свитер. Вау, какая у него, оказывается классная фигура! Идеальные мышцы ровными рядами – грудь, плечи, руки, пресс. Я глажу их молча руками, нежно, кончиками пальцев.
-Пойдем в душ?,- отворачиваюсь и иду, оставляя его в комнате. Слышу за спиной звук расстегиваемого зиппера на потертых джинсах.
Черная ванная.
Черный кафель. Белый свет. Черная ниша душевой кабинки. Я в ней, как белый ангел с черными волосами – стою голая, прижавшись спиной к холодному кафелю, и смотрю, как он приближается. Член предательски торчит из трусов. Он их снимает.
Включает воду, что-то спрашивает у меня про ее температуру, кажется. Я не улавливаю. Смотреть некуда – все время вижу только этот член. Трогаю его рукой. Чувствую, как по мне бегут струи воды …
У него стоит член – большой, классный, возбуждающе вздрагивающий. Но он все время увеличивается. Просто на глазах он становится все больше и больше. Блиннннн…. Такой штукой моя бабушка качала тесто…. Я уже не могу смотреть – потому что он целует меня – нежно, осторожно, а потом все крепче и настойчивее, и легко проведя пальцами у меня по промежности, приставляет к ней член. Я чувствую, как головка скользнула, задержалась у входа, и когда он толчками пошел в меня, раскрывая все внутри – как все там застонало. Тогда он ударом вогнал его по самый корень – от чего меня подняло на цыпочки –и так раз за разом- распластав на черной стене.
Времени не стало. Меня, прежней, кажется тоже.
Я его не видела. Чувствовала только его дыхание у себя на губах и член.
Слышала свое наслаждение. Кажется, я даже не стонала. Хрипела. Я даже не знала, что я такая узенькая.
Он рывком вышел из меня, кончив мне на живот, а потом купал меня – пока я запустила когти ему в длинные вьющиеся патлы, смотрела как он подставляет лицо под бьющую струю и глотает воду.
Он забрал меня на кровать.
Потом я летала…
****
Саша Миллер:
Но Джим меня не бьет. Вернее — не бьет, по¬ка я одета. Я привыкаю к нему, к его члену. Обычно я привыкаю долго. Я не кукла на один раз. Но мне все лучше, с каждым разом. Когда я уже кончила, несколько раз,— я как буд¬то превращаюсь, переживаю череду реинкарна¬ций, возвращаюсь к нему совсем другая. Внутри меня сталкиваются волны, затухающие, как лег¬кая рябь. Это не оргазм, не биение, это иное ощущение, животное.
Крик тела.
Это движения, которые я не контролирую. Стоны рождаются где-то в животе, под ребрами, в диафрагме, я издаю кошачье нервное урчание. Слышу себя, но прекратить это не в силах.
Я чувствую каждую клетку его члена. Можно сойти с ума. Я убыстряю темп, и стон переходит в крик. А он все лежит, закрыв глаза, на спине.
Труп.
Я не выдерживаю, вцепляюсь ему в ухо. Он вздрагивает, распахивая в темноту свои глаза. Не умер, реагирует.
Как всегда, он думал.
<…>
Я уже не могу остановиться. Я трахаю его с такой силой, что, кажется, скоро рухнет эта ба¬бушкина кровать. Я душу его. Мальчик плохо умеет ласкать или умеет, но не хочет. Мужчина рано или поздно получит собственное отраже¬ние в постели. Джим его получил. Я не умею быть самой собой в сексе, я не знаю, что это та¬кое. Я — женщина для мужчины, я — зеркало, от¬разившее его.
Зеркало отражает боль.
****
Lesly 4 10 2005
Я привыкаю к нему, к его члену.
Мне долго нужно привыкать, обычно. Я не одноразовая женщина. Но я его уже хорошо чувствую.
Я не могу так, не могу!!! Когда я уже кончила, несколько раз, - я как будто выхожу на новую орбиту, в ощущениях. При каждом движении, во мне внутри проплывает волна отдачи, как легкая рябь. Это не оргазм, тот большой, это абсолютно другое, животное.
Крик тела.
Это движения, которые я не контролирую, мои движения к нему, к члену.
Я стону. Я урчу где-то в животе, под диафрагмой, звуками, напоминающими кошек под забором. Слухом фиксирую, а управлять этим стоном не могу.
Я чувствую каждую клетку его члена. Растопыренные крылья головки, толстый корень. Можно сойти с ума.
Я убыстряю темп и стон переходит в крик ….
А он все лежит. На спине.
Закрыв глаза.
Труп.
Наклоняясь, я хватаю мочку его уха, с серьгой , в зубы и еле сдержавшись, чтоб не вырвать с мясом – кусаю. И облизываю ему лицо.
Он испуганно открывает глаза.
Все-таки реагирует. Не умер.
Но я… Я уже не могу остановиться. Я не люблю его, не хочу его, но его член мой. Я трахаю его с такой силой, что похоже разваливается кровать,- извиваясь и наслаждаясь. Каждое соприкосновение вызывает внутри меня шквал.
А потом начинаю его душить.
Он не хотел ласки. Не умел ее дать. Он получил отражение себя. Я не умею, увы, быть самой собой, в сексе… я, как зеркало, только отражаю партнера.
Зеркало отразило ...*******
Саша Миллер
...Когда зазвонил телефон, я стояла в интимшопе, в подвале. Рыжая лесби гренадерского роста в прозрачном сетчатом топе и зализан¬ная под Гитлера, помогая мне выбирать аналь¬ный вибратор, пыталась прикоснуться, якобы нечаянно. Потом я еще поспрашивала ее про нефритовые яйца, но она сама путалась в пред¬мете.
Я увидела его номер на дисплее и сбросила звонок. Муж ждал меня на улице. Я разозлилась, я просила Джима не звонить на этот номер. Для него был другой, отдельная симка, которую я прятала и переставляла только в машине.
Но он звонил и звонил.
Тем временем рыжая буч сделала мне экскурс по кремам и таблеткам, я купила какой-то тю¬бик, чтобы отвязаться, рассчиталась за вибра¬тор. Высокий пожилой дядька у кассы ловил каждое мое движение, теребил в руках книжку у кассы, забыв, зачем пришел.
Снова — звонок, тот же номер, те же цифры, пять, шесть... Проверила свои ощущения — до¬сада, злость. Он вторгся в мою жизнь, в ту сто¬рону, которая не для него.
Забрала покупки и вышла в гарь и жару. Па¬кет мне не дали, и все водители в пробке наблю¬дали, пока я переходила дорогу с веселенькой коробкой в руках, в которой гордо торчал смач¬ный перламутровый хуй.
****
Lesly 15/08/2006
Тема называется: Посвящается Рыжей
***
Я чувствую, что в покое он меня не оставит.
Что все равно появится- так или иначе, рано или поздно. Что он думает обо мне.
Когда зазвонил телефон- я стояла в секс-шопе, на нижнем этаже, где проход в кабинки пип-шоу, и блонда-лесбиянка гренадерского роста в прозрачном сетчатом топе и с зализанной притчей под Гитлера, пытаясь прикоснуться ко мне, якобы нечаянно,- помогала мне выбирать анальный вибратор. Потом я еще поспрашивала ее про шарики и нефритовые яйца, но она - мало что знала…Дядька с капризным голосом, который там же выбирал резиновую куклу - тщетно пытался ее подозвать, она ходила за мной как щенок.
Я увидела его номер, на дисплее, и сбросила звонок. Муж ждал меня на улице.
Мы поднялись наверх. Блонда сделала мне экскурс по возбуждающим мазям и таблеткам, я купила тюбик «Оргазмуса» и расплатилась за вибратор. Пожилой высокий мужчина, который ждал пока меня обслужат, с выбранной книжкой «Сексуальность женщины» - впитывал каждое мое движение, то ложа книжку на прилавок, то теребя ее в руках. Я так и представила себе, что он будет ее читать- подчеркивая карандашиком отдельные предложения, и вспоминая меня - высокую брюнетку в черном, с трепещущими в вырезе грудями…
Я подумала про звонок... этот знакомый номер.
С цифрами 56.
Просканировала свои ощущения....-скорее раздосадованная, чем удивленная.
Забрала покупки и вышла в жару. Кулечек мне не дали, и стоящая на улице пробка провожала меня любопытными взглядами- пока я переходила дорогу к нашему авто - с коробкой в руках, в которой виднеется смачный розово-перламутровый хуй.
И только через пол-часа, оставшись одна, я ему позвонила….
********
Саша Миллер
Отец меня воспитывал в соответствии со своими понятиями о жизни. Он меня просто лу¬пил зверски.
Не знаю, бил ли он меня в возрасте распашо¬нок, но в три года — уж точно. За то, что заговорила слишком громко за столом, за то, что раз¬лила чай, за то, что кушала мало, за то, что по¬резалась...
Раза два в месяц папа накапливал злость, на¬верное, не на ком было сорвать на работе. Для этого была я. Наша мама всегда, сколько ее по¬мню, находилась на гастролях. Очевидно, папе это мешало жить. Однажды, мне было лет семь, я на качелях поцеловалась с мальчиком. Точнее — он меня первый поцеловал, прижался, положил мне руку на плечо и торжественно поцеловал.
И тут раздался ласковый голос отца: «Лапа, домой!» Я соскочила с качелей, ни о чем не подо¬зревая, улыбнулась ему, наверняка, у меня было замечательное настроение, вбежала в парадную.
Он ударил меня сзади, по голове, внутри что-то разорвалось от боли. Я пролетела пушечным ядром через парадную залу подъезда и разбила нос о стену. Убегать мне не позволялось. Мне оставалось сжаться в комок и переносить удары, от которых голова все сильнее билась о стену.
Папа оторвал мне ворот, пока тащил от сте¬ны до лестницы. Я упала, коленки разбились в кровь. Он ударил меня ногой, как футбольный мяч, и я взлетела вверх, на целый пролет, едва не сломав руки и ноги.
Наверху предстояло ждать и терпеть. Не уклоняясь и не убегая. Он лупил меня до самых дверей. Внутри была мама, которая считала, что главное достоинство женщины — терпели¬вость и хорошие манеры на публике. Через день ей снова предстояли ответственные гаст¬роли, маму нельзя было сердить. Прошло нема¬ло времени, прежде чем я начала воспринимать маму с других позиций.
Она покорялась не злобе отца. Она блюла свое сытое положение в обществе. А я не плакала. Только иногда, по вечерам, когда никто не слышал. Я тогда еще не могла по¬верить, что он меня не любит. Я ведь его так лю¬била. Просто, искренне, без задних мыслей. Мне так хотелось верить, что отец — лучший че¬ловек. Позже я много раз хотела уйти из дома — без специальной подготовки, без денег — про¬сто уйти...
Я уехала сразу после школы и больше не вер¬нулась.
****
Lesly 26/09/2005
Отец.
Я родилась в маленьком городе у гор, на Западной Украине. Родители познакомились во Львове, и там, уже когда мама была с пузиком, к отцу однажды пристала цыганка. И взяв рубль, сказала: «Бойся 31 числа». Я родилась 31. Мне легче думать – что он меня из-за этого так не любил. Что это дурацкое пророчество – как в сказке – ненастоящее, фуфельное, случайно оброненное словцо, внедрилось в мою жизнь с самого рождения.
Мне цыганка так и не погадала. Однажды, когда подруга ходила узнать судьбу – я пошла с ней, но услышала в ответ: «Тебе не надо. Ты и сама все знаешь…» Странно, что недавно почти тоже самое сказал мне старец-схимник, в Выдубецком монастыре.
Я ходила туда «на вычитку». По пятницам, да и то не по всем, читают там молитвы, выгоняющие нечистую силу, и послушники выводят к людям под руки древнего, немощного старика, который еле ползет через гавкающую и воющую толпу и подходит только к тем, кому совсем плохо. Когда после действа люди расходились, я подошла к нему, чтобы поцеловать руку, - он посмотрел на меня серыми обесцвеченными старческими глазами и сказал: «Зачем пришла? Тебе не надо…Все у тебя хорошо…Только мужа не обижай…», и брызнул на меня накрест святой водой.
Отец меня воспитывал в соответствии со своими понятиями о жизни.
Он меня просто бил.
Зверски.
Не знаю, бил ли он мен, еще когда я была младенцем, - но в 3-4 года – уже да. Провинности бывали разные: то заговорила за столом, то слишком быстро ела, то испачкала ботинки, или разбила колено….Стабильно 2-3 раза в неделю ему нужно было сорвать злость. Для этого была я.
Я помню отчетливо, как будто вчера,- как лет в 6 меня поцеловал вечером мальчик во дворе. Мы играли, в какую-то ерунду, и он подбежал, остановился рядом, положил мне руки на плечи, и поцеловал- прямо в губы.
И тут я слышала ласковый голос отца: «Пойдем домой!» Я подбежала, доверчиво улыбнулась его ласке и пошла в парадное, на лестницу. Сзади меня потряс фантастической силы удар- в голову – как будто разорвалось что-то от боли – я летела через холл старого польского дома, и ударилась лицом о противоположную стену. Я не могла убегать. Не имела права. Я замерла под ней, и видела как он подходил, чтобы бить меня еще и еще. Я вжала голову и закрывалась руками, и чувствовала удары, и то, как голова вновь и вновь бьется о стену. Он оттащил меня за шиворот от стены и толкнул в направлении лестницы. Я упала на колени. Они разбились. Потекла кровь. Он в ярости ударил меня с ноги, и я взлетела вверх по ступеням, как мячик, сбивая колени и руки, но выравнялась наверху. И должна была ждать снова.
Он бил меня до самых дверей.
Я не плакала. Только немножко. Я тогда еще не могла поверить, что он меня не любит. Я ведь его так любила. Просто любила – как все дети любят своих родителей.
Но уже тогда мне не хотелось жить. Я помню себя, сидящую на подоконнике, где-то лет в пять, и размышляющую- прыгнуть или нет? Позже я много раз хотела уйти из дома – без специальной подготовки, без денег,- просто уйти…
Я уехала сразу после школы и больше не вернулась.
***
Саша Миллер
— Как ты познакомилась с моим отцом?
— О, это романтическая история. Я умудри¬лась однажды вляпаться в пошлое приключе¬ние. Точнее сказать — чуть не вляпалась, он ме¬ня спас. Дело было в пансионате, не стану называть. Такое уютное местечко, там у нашего журнала проходили съемки, удобно и почти ле¬то среди зимы. Веранды, оранжереи, живые рыбки, красиво...
Как-то получилось, что я одна пошла в душ после бассейна. Чтобы дойти до номера, надо было топать по оранжереям, пересечь два холла, потом — лифт... И я пошла в общий душ. В обед не было никого. В женской половине бабуля-уборщица орудовала шваброй и вежливо послала меня в мужской. Мужчин вокруг не наблюдалось, и я пошла. Тем более дверцы там закрываются.
Я заперлась, там такой железный шпингалет. Но стоило мне намылить голову, как явился не¬званый гость. Он меня разглядел сквозь неплотно прикрытую дверцу, и начался жуткий кон¬церт. То есть, по прошествии времени, мне смешно, а тогда смешно вовсе не было. Он умо¬лял его впустить, затем угрожал расправой и требовал, затем начал говорить непристойнос¬ти, прижавшись ртом к дверной щели. Он был абсолютно уверен, что мне некуда сбежать. Кро¬ме того, оказалось, ему известно, что я одна. Он видел нашу съемочную группу и видел меня, ко¬гда мы делали клипы с драгоценностями. А их спортивная команда вообще была там проез¬дом, в другом корпусе...
Я потихоньку начала сходить с ума. Испуг и желание одновременно, почти как с тобой, по¬нимаешь? Он твердил, какая я красавица, и ка¬кими способами он хочет меня попробовать. Мне хотелось открыть ему дверь, но кто-то на небе вмешался.
****
Lesly 9 11 2004
Что чувствует эксби? Вероятно, я никогда не узнаю, если не стану показывать себя, чтобы получить от этого удовольствие. Только ситуации «на грани» слегка щекочут мне нервы И я… нет, я не решаюсь идти дальше.
Я не эксби. Точнее, - нет, я что-то среднее.
Я привыкла, что на меня смотрят. Когда я ходила в прошлом веке по подиуму, нас учили не смотреть в зал, не видеть лиц, не отвлекаться на взгляды, которые шуршат по коже.
Самые неожиданные ощущения – приходят в казалось бы обычных ситуациях.
...
Летний душ на турбазе. Легкое столпотворение в «общаке» - омовение тел под отрезвляюще холодной водой. Моя очередь.
Я вхожу и снимаю через голову тоненькое платье на бретельках. Под ним ничего нет. Нет натерших тело купальных лямок, банального белья, которое нужно стаскивать, переступая ногами в потоках грязной воды. Слышу, как замолкает щебет вокруг.
Моя кожа возмущает спокойствие своей идеальной темнотой.
Загар цвета спелого меда покрывает мои торчащие груди, попу и нагло выбритый лобок. Вокруг мнутся тела с отвисшим белым выменем, холодными белыми сугробами задниц и прикрытым цельным купальником жиром на животе, который невозможно уже не поджать, ни втянуть.
Пена, взбитая мочалкой, струится по телу, обрываясь с сосков, и падая на живот. Там ее догоняет струя воды, которая несется по животу, собираясь на лобке в жгутик, и срываясь потом пропасть , к ногам. Черные патлы, освободившиеся от мыла, хлещут по спине.
Я просто часть этой воды. Она течет по мне, целуя и вызывая вспышки ответного наслаждения.
Я умудрилась однажды попасть таким образом в историю. Не совсем, чтоб приключение… Так..
В душе не всегда многолюдно.
Логически мыслящая масса моется, как правило, по вечерам.
В обед – никого.
Бабушка-уборщица заняла женское отделение и выметает оттуда мусор и выброшенные прокладки.
«Идите в мужской». Это за тонкой железной стенкой.
Я иду, особо не раздумывая – мужчины моются еще реже.
Запираю дверь на металлическую скобу.
Стоило мне только включить воду и намылить волосы, как появился непрошенный гость и стал рваться в дверь. После того, как он увидел через неплотно примыкающую дверь, что здесь девушка, что началось!..
Он умолял меня впустить, потом требовал чтобы я открыла и шла в свой душ – просто пытался всеми неправдами уговорить меня открыть дверь. Чтобы смыть мыло, мне нужно стоять так, что он рассматривает меня через щель. Он припал к ней губами и шепчет мне разные непристойности. Описывает, какая я красивая и как он хочет меня попробовать. Я начинаю сходить с ума. Неожиданно испуг уступает место сильному желанию. Рука, которая скользнула между ног, чувствует, как там все набухло и стало горячее. Я двигаю рукой прямо у него на глазах. Ледяная вода лупит меня из сорванного душа прямо в темечко, но я как сомнамбула этого не чувствую. Мне только хочется открыть дверь.
Все это прерывает бабушка. Она уже убрала в женском душе и приходит с веником в мужской.
Когда я выхожу, на подгибающихся ногах, его уже нет.
Разочарование…****
Саша Миллер:
У Вити когда-то была добрая жена, красивая и яркая, ты бы удивилась. Последний веселый снимок, кстати, они сделали здесь, во дворе. Ви¬тя в чинном костюме, его шумная, румяная же¬на, их младший ребенок в коляске. И Зоечка, ей лет шесть. Еще сбоку их бабушка с дедушкой, они тоже тут жили, давно. Я тогда сюда только переехал, их еще не знал. Три года прошло, да¬же больше...
Зоечку они удочерили.
Кто-то там умер, они пожалели девочку, не от¬дали в детский дом. Витя проявил свои лучшие черты, которые обернулись кошмаром. Просто умерла женщина, с которой Витенька жил рань¬ше, и осталась эта девочка. Непонятно, чья дочка.
И Витя ее забрал. Жил с неродной дочкой около года. Потом встретил будущую жену.
Хохлуха эта веселая родила сыночка, он тут на весь двор орал. И не стала против Зоиньки замышлять, приняла ее, как родную. Именно этот счастливый момент я видел на снимке, дальше все пошло под откос.
Спустя три месяца внезапно ослаб и умер де¬душка, который жил в комнатке, как раз над то¬бой. Крепкий старик, гвозди можно делать из такого.
Спустя еще три месяца внезапно сдала и слегла их бабушка. Я тогда ничего не знал, Витя поведал свою историю гораздо позже. Ты же его знаешь — без башни мужик, носки путает... Если бы он поговорил сразу...
Потом Зоинька переводила через дорогу брата, на перекрестке возле нашего дома — и его сбила машина. Не, он не помер, просто по¬лучил сотрясенье, и стал такой, слегка шлепну¬тый.. А если честно — то здорово шлепнутый.
Последней свалилась жена Витеньки. Она была крепкая, орехи зубами разгрызала, а хохо¬тала так, что я тут, внизу, вместе с ней, смеялся. Так вот, за полгода она из кругленькой грудас¬той крестьяночки превратилась в Бабу Ягу.
Lesly 12/01/2007
Она пробегает мимо, перепрыгивая через 2 ступеньки, когда я открываю ключом двери в квартиру, и говорит моей спине: "Здрастье".
Я отвечаю "Привет",- но уже- подолу ее серого болоневого пальто из "секонда", которое мелькнуло на верхней лестничной площадке и умчалось, развеваясь на хозяйке.
Настюха побежала домой.
В декабре, помнится, я на одном из таких приветов спросила: "Настя, как мама?" и она жизнерадостно ответила с улыбкой:"Сегодня ничего. Уже откапалась", и я вспомнив ее эпизодические вежливые "Теть Лен, одолжите 20 гривен, мы вернем после папиной зарплаты...",-подумала было, что могу легко устроить ей дополнительный заработок на дому. Что она уже вполне взрослая для этого: 13 лет.
Задумалась об этом, и в голове всплыла вся вереница Настиных мытарств.
И я решила не вмешиваться.
От греха...
Я увидела Настю лет 10 назад, поливая цветы на балконе. Внизу, во дворе, шумно фотографировалась соседка Валентина, держа ее на руках, наряженую в несуразное розовое платье. В коляске спал второй ребенок. Муж бегал вокруг них с фотоаппаратом. Потом из подъезда вышли бабушка и деушка, Валины родители, и кто-то снял их всех вместе.
Настеньке было уже лет 6, когда Валетина рассказала мне ее историю.
Они с мужем усыновили ее.
Просто пожалели, не смогли отдать в детдом. Муж Вали жил раньше с какой-то женщиной, в гражданском браке, и у нее была дочка - Настенька, совсем еще грудное дитя. От кого- неизвестно.
Когда женщина внезапно умерла, девочку хотели сдать в детдом, чтоб завладеть квартирой- родственники ее мамы.
И он ее забрал.
Жил с неродной дочкой около года. Потом встретил Валентину.
Валентина родила ему сына, и оставила Настеньку у себя.
Вот этот счастливый момент и видела я тогда, с балкона: когда все смеются и любят друг друга.
Потом через 2 года умер дедушка, который жил с ними в квартире.
Еще через 1,5 года- бабушка, которая вдруг очень "сдала".
Потом Настенька переводила через дорогу брата, на перекрестке возле нашего дома- и его сбила машина.
(Не... он живой, живой. Просто после сотрясения мозга немножко странный)
Теперь- сильно заболела Валя. Из цветущей толстушки с громким смехом она превратилась в худую сгорбленную женщину с желтой кожей.
...Я подумала.
И не стала помогать Насте.
Читать все комментарии (23)
561
4
0
0
Мамки его чуть не убили 
Предварительная стоимость находки оценивается в 12 миллионов долларов. Скоро драгоценный камень будет продан на крупнейшей алмазной бирже, и после огранки его стоимость может взлететь в разы.
.Кому интерестно могу сказать рецепт,это не так страшно печь,как может показаться 
